Лонгрид. Почему блокчейн стал звездой

В последние недели только самая ленивая транснациональная корпорация не отметилась высказываниями в адрес блокчейна или биткоина. Они делают заявления, выпускают пресс-релизы или отчёты об исследованиях, однако краткое содержание у них всех изумительно одинаковое: «блокчейн – это технологический прорыв, а цифровую валюту надо регулировать». В то же самое время как локальные, так и транснациональные полицейские организации стали проявлять ничуть не меньшее рвение при взаимодействии с новой технологией.

Как говорят претенциозные лысеющие телепропагандисты – совпадение? Не думаю.

Почему именно сейчас и полиция и бизнес стали уделять такое внимание блокчейну? Технология едва ли поменялась с момента своего появления, а с момента, когда она стала достаточно известна, чтобы выйти из-под радаров, прошёл вполне приличный срок.

Объяснение у этого феномена есть, и оно довольно старое, поскольку феномен этот уже не один десяток раз являлся людям. Человечеству уже впору начать узнавать старого приятеля по походке или характерному подмигиванию, но, увы, со внимательностью у наших соплеменников всегда были серьёзные проблемы.

Для начала же, как водится, совершим небольшой экскурс в одежды, которыми наш феноменальный друг решил обернуться на этот раз.

Почему блокчейном заинтересовались банки?

Благодаря технологиям необходимость в банках, как в таковых, может попросту исчезнуть, поскольку блокчейн превращает банковскую инфраструктуру и такие банковские функции, как посредничество или денежные переводы, в мезозой. Те, кто понял это достаточно рано, начали активно инвестировать в новую технологию. И сейчас этот процесс дошёл до такой степени, что банкам стало невыгодно работать в присутствии системы, которая не нуждается в условном «СВИФТе» и не сдирает с транзакций комиссии, которых устыдилась бы даже испанская инквизиция. Именно поэтому банки начали так активно интересоваться блокчейном – они пытаются найти ему применение, при котором смогут пользоваться всеми его преимуществами, но при этом не сделаются финансовым аналогом граммофона или пейджера. Такой исход принёс бы банкам сперва невосполнимые потери в невещественной области репутации, а следом за ними и вполне настоящие обрушения. Это фактически моментально прикончило бы действующую в мире финансовую систему, что надо полагать, не нужно никому, в том числе и сторонникам инновационных финансов, если они, конечно, не жаждут захватывать мосты, почту и телеграф,а терять им нечего, кроме своих блокцепей.

Почему блокчейном заинтересовалась полиция?

Полиция вполне здраво оценила потенциал, который есть в блокчейне для преступного мира. Если прежде им приходилось иметь дело с организованной преступностью, то р2р-сети вполне в силах воплотить то, что раньше удавалось только профессору Мориарти – создать преступную паутину мировых масштабов, где никто не знает, куда ведут ниточки. В самом деле, если возможно провести любую сумму куда угодно, минуя любые проверки, и связываться с поставщиками наркотиков, оружия, фальшивых денег и чего угодно напрямую, при этом идентификация участников сделки по сложности сравнима с теоремой Ферма, изловить преступников делается задачей практически нереальной. Другие применения блокчейна для преступных целей также хорошо известны — это и шантаж, и заказные убийства, и отмывание денег, много чего ещё. Теоретически домохозяйка из Кливленда вполне может загнать сантехнику из Кемерово партию краденых гранатомётов или килограмм героина, и оба могут при этом иметь почти полную гарантию того, что к ним домой после этого не вломятся развесёлые мальчики с автоматами в балаклавах. Всё это снижает эффективность системы правопорядка примерно в той же мере, в какой выход iPhone снизил продажи Nokia.

На протяжении всей истории любые инновации, впоследствии менявшие мир, поначалу воспринимались одинаково. «Да кому эта хрень нужна?» говорили о фотографии, кинематографе, автомобилях и персональных компьютерах. Попытки оседлать новый тренд начинались слишком поздно, и потому бывшие повелителями вселенной люди и организации спустя жалкие десятилетия оказывались у битого корыта, а из-за нависших над ними грозовых туч всякий раз доносился злорадный хохот неясного генезиса.

О фотографии говорили, что никого это всерьёз не заинтересует, поскольку она и сравниться не может со старой доброй живописью. Автомобили называли баловством, от которого одна головная боль, а эффекту не больше, чем от лошадиной упряжки. В семидесятые полагали, что двадцать компьютеров на весь мир – это более чем достаточно. На заре интернета финансисты и предприниматели старой школы тоже считали его детской забавой. В 1999 году один человек из Microsoft придумал планшетный компьютер, но его идею завернули как «коммерчески бесперспективную».

Всякий раз, когда появлялось что-то радикально новое, старая школа слишком поздно понимала, что ей пришёл конец, и тщетно пыталась оседлать давно уже ушедшую волну.

Таков феномен, о котором идёт речь. В народе его зовут упёртостью, в научных кругах – консерватизмом, а в паспорте он значится просто как «идиотизм рода людского».

Jenny Aysgarth специально для ForkLog.com